Главная / Статьи / Недействительность сделок в арбитражно-судебной практике

Недействительность сделок в арбитражно-судебной практике

Библиографические данные о статье:
Витрянский В.В. Недействительность сделок в арбитражно-судебной практике // Гражданский кодекс России. Проблемы. Теория Практика: Сборник памяти С.А. Хохлова / Отв. ред. А Л Маковский; Исследовательский центр частного права. – М.: Международный центр финансово-экономического развития, 1998. – 480 с. С. 131-153.

Автор: Витрянский Василий Владимирович

Источкник: Гражданский кодекс России. Проблемы. Теория Практика: Сборник памяти С.А. Хохлова / Отв. ред. А Л Маковский; Исследовательский центр частного права. – М.: Международный центр финансово-экономического развития, 1998. – 480 с.

В последние годы в практике арбитражных судов отмечается устойчивая тенденция роста числа споров, связанных с признанием сделок недействительными и применением последствий недействительности ничтожных сделок. Ежегодный прирост. дел этой категории составляет 10-12 процентов[1]. Это обстоятельство объясняется активным использованием участниками имущественного оборота указанного способа защиты нарушенных гражданских прав, прямо предусмотренного статьей 12 Гражданского кодекса Российской Федерации.

Отличительной особенностью большинства способов защиты гражданских прав, названных в статье 12 ГК, может быть признан их универсальный характер, что означает возможность применения указанных способов для защиты, как правило, любого нарушенного гражданского права. При этом содержащийся в статье 12 ГК перечень, состоящий из одиннадцати таких способов, не является исчерпывающим. В случае нарушения гражданских прав могут быть использованы и иные способы их защиты, предусмотренные законом или договором. Однако едва ли они могут быть поставлены в один ряд с универсальными способами защиты.

--131--

Дело в том, что все иные известные способы защиты предназначены для защиты определенных видов гражданских прав и непригодны для универсального применения. Что же касается универсальных способов защиты гражданских прав, то сфера их применения также может оказаться ограниченной, однако такие ограничения допустимы не применительно к отдельным видам субъективных гражданских прав, а в зависимости от существа правоотношений, самого способа защиты или субъекта гражданского права, исключающих возможность применения того или иного способа защиты.

Другую категорию гражданско-правовых способов защиты составляют установленные законом способы защиты, применяемые для защиты только определенных видов гражданских прав или для защиты прав от определенных нарушений. Именно такие способы защиты обычно называют «иными способами, предусмотренными законом». В этом смысле можно говорить о самостоятельных способах защиты прав учредителей (участников) юридических лиц, собственника имущества (титульного владельца), кредитора в обязательстве и т.д.

Универсальный характер предусмотренных статьей 12 ГК способов защиты нарушенных гражданских прав, к числу которых относится и признание сделки недействительной, а также применение последствий ничтожной сделки, важно иметь в виду, поскольку он приобретает существенное значение для последующего анализа практики применения арбитражными судами правовых норм о недействительности сделок.

Отмеченная тенденция роста количества дел, связанных с признанием сделок недействительными и применением последствий недействительности ничтожных сделок, роль и значение этих способов защиты нарушенных гражданских прав нашли отражение и в постановлении Пленума Верховного Суда РФ и Пленума Высшего Арбитражного Суда РФ от 1 июля 1996 г. № 6/8 «О некоторых вопросах, связанных с применением части первой Гражданского кодекса Российской Федерации»[2].

Так, отказ суда от принятия к производству исков о признании недействительными сделок, которые по определению, в силу прямого указания закона относятся к категории ничтожных, мог бы негативным образом повлиять на обеспечение защиты субъективных прав, нарушенных такими сделками. В целом ряде случаев имеет

--132--

принципиальное значение именно судебное признание ничтожной сделки недействительной, – например, если такая сделка уже повлекла передачу имущества другому лицу, либо имела иное право-устанавливающее значение, или если кто-либо оспаривает наличие оснований ничтожности сделки. Следует учитывать также, что для исков о признании сделки недействительной предусмотрен сокращенный срок исковой давности в один год и при названных обстоятельствах десятилетний срок исковой давности в отношении требований о применении последствий недействительности ничтожной сделки может потерять практическое значение.

Лицо, чье право нарушено, не лишено возможности обратиться в суд с требованием о признании соответствующей сделки недействительной, поскольку положение о том, что ничтожная сделка недействительна независимо от признания ее таковой судом (п. 1 ст. 166 ГК), не исключает возможность решения суда о ее ничтожности. Нет оснований считать, что спор о недействительности сделки по мотивам ее ничтожности не подлежит рассмотрению в суде.

Учитывая, что Кодекс не исключает возможности предъявления исков о признании недействительной ничтожной сделки, в постановлении от 1 июля 1996 г. № 6/8 содержится разъяснение, согласно которому споры по таким требованиям подлежат разрешению судом в общем порядке по заявлению любого заинтересованного лица. Принимая во внимание, что удовлетворение требования о признании недействительной ничтожной сделки должно сопровождаться применением последствий недействительности ничтожной сделки, постановление разъясняет, что указанные требования могут быть предъявлены в предусмотренный пунктом 1 статьи 181 ГК срок исковой давности (десять лет), установленный в отношении требований о применении последствий недействительности ничтожных сделок (пункт 32 постановления).

Заслуживают внимания также некоторые разъяснения Пленума Высшего Арбитражного Суда РФ и Пленума Верховного Суда РФ, касающиеся применения различных оснований недействительности сделок, совершенных коммерческими .организациями и иными участниками имущественного оборота за пределами их правоспособности.

Как известно, коммерческие организации, за исключением унитарных предприятий и иных организаций, предусмотренных законом, в соответствии со статьей 49 ГК наделены общей правоспособностью, и следовательно, могут осуществлять любые виды предпри-

--133--

нимательской деятельности, не запрещенные законом. Вместе с тем в учредительных документах таких коммерческих организаций может содержаться исчерпывающий перечень видов деятельности, которыми соответствующая организация вправе заниматься. В подобных случаях сделки, совершенные указанными коммерческими организациями, в противоречии с целями деятельности, определенно ограниченными в их учредительных документах, являются оспоримыми и могут быть признаны судом недействительными на основании статьи 173 ГК по иску таких коммерческих организаций либо их учредителей (участников), если будет доказано, что другая сторона в сделке знала или заведомо должна была знать о ее незаконности.

Что же касается унитарных предприятий, а также других коммерческих организаций, в отношении которых законом предусмотрена специальная правоспособность (например, банков, страховых организаций), то совершаемые ими сделки, которые противоречат определенным законом целям деятельности таких организаций, являются ничтожными на основании статьи 168 ГК (п. 18 постановления).

В связи с тем, что в соответствии с пунктом 4 статьи 66 ГК государственные органы и органы местного самоуправления не вправе выступать участниками хозяйственных обществ и вкладчиками в товариществах на вере, если иное не установлено законом, судам предложено исходить из того, что недействительными на основании статьи 168 ГК являются также сделки, связанные с приобретением государственными органами или органами местного самоуправления, не уполномоченными на то законом, акций акционерных обществ либо долей в уставном капитале иных хозяйственных обществ (пункт 26 постановления).

Немало ошибок допускалось в судебной практике при оценке сделок, совершенных филиалами и представительствами юридических лиц. Кодексом установлено, что представительства и филиалы не являются юридическими лицами, их руководители назначаются юридическим лицом и действуют на основании его доверенности (п. 3 ст. 55). Соответствующие полномочия руководителя филиала (представительства) должны быть удостоверены доверенностью и не могут основываться лишь на указаниях, содержащихся в учредительных документах юридического лица, в положении о филиале (представительстве) и т. п. , либо явствовать из обстановки, в которой действует руководитель филиала

--134--

Необходимостью избежать чисто формального подхода к оценке сделок, совершенных руководителями филиалов (представительств), продиктовано включение в постановление разъяснения, в соответствии с которым при разрешении спора, вытекающего из договора, подписанного руководителями филиала (представительства) от имени филиала и без ссылки на то, что договор заключен от имени юридического лица и по его доверенности, судам следует выяснять, имелись ли у руководителя филиала (представительства) на момент подписания договора соответствующие полномочия, выраженные в Положении о филиале и в доверенности. Сделки, совершенные руководителем филиала (представительства) при наличии таких полномочий, следует считать совершенными от имени юридического лица.

Необходимо также учитывать, что руководитель филиала (представительства) вправе передоверить совершение действий, на которые он уполномочен доверенностью, другому лицу с соблюдением правил, предусмотренных статьей 187 ГК. К числу таких правил относится и требование о нотариальном удостоверении доверенности, выдаваемой в порядке передоверия (пункт 20 постановления).

Немало вопросов возникло в практике применения нормы, содержащейся в пункте 3 статьи 340 ГК, в соответствии с которой ипотека здания или сооружения допускается только с одновременной ипотекой по тому же договору земельного участка, на котором находится это здание или сооружение, либо части этого участка, функционально обеспечивающей закладываемый объект, либо принадлежащего залогодателю права аренды этого участка или его соответствующей части.

Дело в том, что формальное применение данного положения ГК могло бы привести к признанию большинства договоров ипотеки ничтожными сделками, ибо в нашей стране много участников имущественного оборота, являющихся в результате приватизации собственниками зданий, строений, сооружений, в поисках кредитных ресурсов закладывают эти принадлежащие им объекты недвижимости, несмотря на то что не являются собственниками земли, на которой эта недвижимость находится. Подобные действия не могут быть признаны неправомерными, поскольку в силу статьи 209 ГК они вправе, как собственники, по своему усмотрению распоряжаться соответствующими объектами недвижимости, в том числе и путем передачи их в залог.

При разрешении споров судам предложено иметь в виду, что правило, предусмотренное пунктом 3 статьи 340 ГК, подлежит при-

--135--

менению лишь в случаях, когда лицо, выступающее в роли залогодателя здания или сооружения, является собственником или арендатором соответствующего земельного участка. Если такое лицо по договору ипотеки передает в залог только здание или сооружение, а земельный участок либо право его аренды не является предметом залога, такой договор должен считаться ничтожной сделкой на основании статьи 168 ГК.

Вместе с тем законодатель, устанавливая нормы об ипотеке земельного участка, конечно же исходит из того, что предметом залога может служить лишь имущество, принадлежащее залогодателю на праве собственности или хозяйственного ведения (п. 2 ст. 335 ГК).

Поэтому в остальных случаях, когда залогодатель здания или сооружения не является собственником или арендатором земельного участка, договор ипотеки не может считаться не соответствующим законодательству. Права залогодателя, а при обращении взыскания на здание или сооружение – и права покупателя на земельный участок, должны определяться исходя из статьи 37 Земельного кодекса РФ. Согласно этой норме при переходе права собственности на строение, сооружение или при передаче их другим юридическим лицам либо гражданам вместе с этими объектами к приобретателю переходит и право пользования земельными участками.

Одна из самых распространенных ошибок в залоговых обязательствах состоит в том, что, заключая договор залога, стороны договариваются, что в случае неисполнения обеспеченного залогом обязательства заложенное имущество будет передано в собственность залогодержателя. Между тем, в случае неисполнения должником обязательства, обеспеченного залогом, залогодержатель имеет только одно право: преимущественно перед другими кредиторами получить удовлетворение из стоимости заложенного имущества (ст. 334, 349 ГК). В связи с тем, что действующее законодательство не предусматривает возможность передачи имущества, являющегося предметом залога, в собственность залогодержателя, в постановлении разъясняется, что всякие соглашения, предусматривающие такую передачу, являются ничтожными, за исключением тех, которые могут быть квалифицированы как отступное или новация обеспеченного залогом обязательства (пп. 45, 46 постановления).

Последнее из числа тех разъяснений, касающихся положений о недействительности сделок, которые содержатся в постановлении Пленумов Верховного Суда РФ и Высшего Арбитражного Суда РФ

--136--

от 1 июля 1996 г., относится к сделкам приватизации. В соответствии со статьей 30 Закона РФ от 3 июля 1991 г. «О приватизации государственных и муниципальных предприятий в Российской Федерации»[3] сделки приватизации признаются недействительными, в частности, в случаях, когда покупатель отказался от внесения платежа за приобретенный им объект приватизации, а также в случаях нарушений условий, на которых объект приватизации был приобретен по конкурсу. Очевидно, однако, что указанные обстоятельства не могут рассматриваться в качестве оснований для признания сделки недействительной, поскольку они не могли иметь место при ее совершении. Речь идет о существенном нарушении условий договора одной из сторон, что является основанием для расторжения договора купли-продажи приватизированного объекта судом по требованию другой стороны.

Вместе с тем по общему правилу, предусмотренному пунктом 4 статьи 453 ПС, при расторжении договора стороны не вправе требовать возвращения того, что было исполнено ими по обязательству до момента изменения или расторжения договора, если иное не установлено законом или соглашением сторон. Означает ли это, что проданный в порядке приватизации объект, который, скажем, не был оплачен покупателем, не может быть возвращен продавцу? В постановлении содержится вывод о том, что указанное общее последствие расторжения договора в подобных ситуациях не подлежит применению, поскольку отношения сторон регулируются специальным правилом (пусть даже и не вполне корректным), предусмотренным законом о приватизации.

Суть данного разъяснения в следующем. В связи с тем, что признание сделки приватизации недействительной влекло бы за собой возврат сторон в первоначальное положение, при расторжении договора купли-продажи приватизированного объекта стороны вправе требовать возвращения того, что было исполнено ими по договору купли-продажи до момента его расторжения (п. 59 постановления).

Конечно, вопросами, по которым в настоящее время имеются официальные разъяснения, далеко не исчерпывается круг проблем, возникших в практике арбитражных судов в процессе применения положений ГК РФ об основаниях и последствиях недействительности сделок.

--137--

В частности, арбитражно-судебная практика не могла не отреагировать на то, что в новых условиях хозяйствования положения об основаниях и последствиях недействительности сделок в гораздо большей степени, чем ранее, сориентированы именно на защиту интересов субъектов гражданских прав. Прежде такие последствия во многих случаях имели конфискационный характер. В русле данного направления складывалась и прежняя арбитражно-судебная практика, когда общим правилом было взыскание в доход государства доходов, полученных организацией по сделкам, совершенным в рамках деятельности без лицензии либо предпринимательской деятельности, не предусмотренной уставом. В настоящее время последствия конфискационного характера могут применяться лишь в отношении недействительной сделки, совершенной с целью, противной основам правопорядка и нравственности, а также сделки, совершенной под влиянием обмана, насилия, угрозы, злонамеренного соглашения представителя одной стороны с другой стороной или стечения тяжелых обстоятельств. Причем следует отметить, что указанные нормы права практически не находят применения в арбитражно-судебной практике.

Новый подход в регулировании последствий недействительности сделок вызван необходимостью адекватного отражения в праве изменившейся роли государства в имущественном обороте, в соответствии с которой в условиях рынка государство призвано прежде всего определять «правила игры», не вмешиваясь в конкретные договорные и иные отношения участников имущественного оборота, если этого не требует защита интересов государства или общества в целом.

Требует своего окончательного разрешения проблема «конкуренции», с одной стороны, иска собственника имущества о признании оспоримой сделки недействительной либо о применении последствий недействительности ничтожной сделки, а с другой стороны, виндикационного иска. Данная проблема возникает всякий раз, когда собственник имущества вместо виндикационного иска использует иск о признании оспоримой сделки недействительной, либо о применении последствий недействительности ничтожной сделки в качестве способа защиты нарушенного права собственности. Подобные ситуации имеют место, например, в случаях, когда лицо, обладающее чужим имуществом, полученным от собственника на ограниченном вещном праве или в силу договора, отчуждает это имущество, несмотря на то что указанное лицо не было уполномочено законом или договором на распоряжение имуществом.

--138--

Как известно, в соответствии со статьей 295 ГК государственное или муниципальное предприятие вправе распоряжаться недвижимым имуществом только с согласия собственника. Если же такое предприятие заключает договор купли-продажи, предметом которого является передача покупателю принадлежащей предприятию недвижимости, без согласия собственника, налицо сделка, противоречащая закону, а поэтому являющаяся ничтожной. В этом случае собственник вправе предъявить к продавцу и покупателю требование о двусторонней реституции, т.е. о возврате каждой из сторон своему контрагенту всего полученного по договору. В этом и будут состоять последствия недействительности ничтожной сделки.

Аналогичным образом могут быть защищены права собственника в ситуации, когда в качестве продавца выступает арендатор его имущества. На наш взгляд, то обстоятельство, что покупатель может оказаться в роли добросовестного приобретателя, в отношении которого закон не допускает виндикации, не должно служить препятствием для предъявления собственником иска о последствиях недействительности ничтожной сделки.

В данном случае нельзя не заметить известную конкуренцию способов защиты нарушенного права: с одной стороны, виндикационный иск, а с другой – иск, связанный с недействительностью сделки. Иногда в арбитражно-судебной практике возникает вопрос, как оценивать действия собственника, не располагающего правом истребовать имущество у добросовестного приобретателя, но обращающегося в суд с иском о применении последствий недействительности ничтожной сделки, что приведет в случае удовлетворения иска к изъятию имущества у добросовестного приобретателя.

Представляется, что правильным был бы следующий ответ.

Во-первых, недействительная сделка с момента ее заключения не порождает никаких правовых последствий, а стало быть, и титул собственника у добросовестного приобретателя отсутствует.

Во-вторых, в отличие от изъятия имущества по виндикационному иску, применение последствий недействительности сделки не ведет к ущемлению законных интересов добросовестного приобретателя, поскольку двусторонняя реституция лишь возвращает его в прежнее положение.

В-третьих, гражданское право не ограничивает собственника в выборе способа защиты нарушенного права и не ставит использование общих способов защиты гражданских прав в зависимость от наличия возможности использовать специальные вещно-правовые способы защиты.

--139--

В-четвертых, право на использование предусмотренных законодательством способов защиты само является субъективным правом, а в соответствии со статьей 9 ГК граждане и юридические лица осуществляют принадлежащие им гражданские права по своему усмотрению. В связи с этим вопрос о том, какой из способов защиты нарушенного права собственности может быть применен в конкретной ситуации, должен решать сам собственник.

И наконец, в-пятых, с точки зрения формально-юридической фигура добросовестного приобретателя появляется лишь в правоотношениях, возникающих в связи с предъявлением собственником имущества виндикационного иска (статьи 301, 302 ГК). Что касается норм об основаниях и последствиях недействительности сделок, то Кодекс, по общему правилу (ст. 167), не ставит применение последствий недействительности сделки в форме реституции в зависимость от добросовестности сторон, совершавших сделку, и не пользуется термином «добросовестный приобретатель».

Данный подход представляется вполне приемлемым в случае, когда речь идет об одной сделке, совершенной лицом, не имеющим права отчуждать имущество (скажем, арендатором). Вопрос же о необходимости защиты законных интересов приобретателя возникает, как правило, в отношении третьих лиц, получающих имущество на основе последующих (второй, третьей, четвертой и т.д.) сделок. Необходимо заметить, что в подобных ситуациях представляются совершенно оправданными опасения, вызываемые широким применением собственником такого способа защиты, как признание всех совершенных сделок по отчуждению его имущества недействительными. В целях защиты интересов третьих лиц и обеспечения в целом устойчивости имущественного оборота было бы целесообразным установить ограничения в использовании такого способа защиты нарушенного субъективного права собственности, как признание сделок недействительными и применение последствий недействительности ничтожных сделок, в отношении последующих (кроме первой) сделок с чужим имуществом.

Такого рода ограничения можно найти, к примеру, в книге 3 Гражданского кодекса Нидерландов. В пункте 5 статьи 45 этой книги предусмогрено правило, согласно которому «права, добросовестно приобретенные третьими лицами, иначе как безвозмездно, на имущество, которое было предметом недействительной сделки, остаются в силе»[4]. Видимо, аналогичная норма была бы уместной и в

--140--

ГК РФ. В настоящее время можно предложить прерывать цепочку признаваемых по иску собственника недействительными сделок с его имуществом, исходя из того, что при недействительности уже первой такой сделки приобретатель имущества лишен возможности возвратить полученное в натуре, поскольку имущество находится у третьих лиц. В этом случае в соответствии с пунктом 2 статьи 167 ГК РФ собственнику, обратившемуся с иском о признании сделки недействительной, придется ограничиться денежным возмещением стоимости имущества, утраченного в результате недействительности сделки.

Позиция, высказанная в настоящей статье по вопросу о возможности признания недействительной сделки, одним из контрагентов по которой выступает лицо, которое по определению статьи 302 ГК является «добросовестным» приобретателем, конечно же, не является истиной в последней инстанции, а представляет собой один из возможных вариантов решения этой сложной проблемы.

Следующий круг проблем, возникших в арбитражно-судебной практике в связи с применением положений ГК РФ об основаниях и последствиях недействительности сделок, имеет особое значение, ибо их решение оказывает непосредственное влияние на роль договора, обеспечение стабильности договорных связей и устойчивости имущественного оборота. Речь идет о применении названных законоположений в ситуациях, когда требование о признании сделки недействительной, а также о применении последствий недействительности ничтожной сделки, либо доводы о недействительности совершенной сделки, используются недобросовестной стороной в гражданско-правовом договоре в качестве способа защиты от требований контрагента, исполнившего свои договорные обязательства, о применении к недобросовестной стороне установленных законом или договором мер имущественной ответственности.

Можно привести целый ряд решений судов (в т. ч. Президиума Высшего Арбитражного Суда РФ), когда гражданско-правовые договоры (в особенности займа и поручительства) признавались недействительными, как ничтожные сделки, противоречащие закону (ст. 168 ГК), по искам акционерных обществ, не исполнивших свои обязательства[5]. В качестве основания таких исков наиболее часто используется аргумент о том, что руководи-

--141--

тель юридического лица, заключая договор, действовал с превышением полномочий, предусмотренных уставом. К примеру, акционерные общества, созданные в ходе приватизации, добиваясь признания сделок недействительными, ссылаются на пункты устава, соответствующие Типовому уставу акционерного общества, утвержденному Указом Президента Российской Федерации от 1 июля 1992 г. № 721 «Об организационных мерах по преобразованию государственных предприятий, добровольных объединений государственных предприятий в акционерные общества»[6]. Названные правила относят к исключительной компетенции общего собрания акционеров принятие решений о продаже, сдаче в аренду, обмене или ином распоряжении имуществом общества, составляющим более 10 процентов его активов (п. 6.3 Типового устава), а к компетенции Совета директоров – определение политики и принятие решений, касающихся получения и выдачи ссуд, займов, кредитов, гарантий (п. 9.3 Типового устава).

Подобные аргументы можно было бы не принимать во внимание, имея в виду, что в таких случаях речь идет о специальном основании недействительности оспоримой сделки, когда полномочия органа юридического лица ограничены его учредительными документами по сравнению с тем, как они определены в законе (ст. 174 ГК). Ведь в соответствии с законом решение названных вопросов не входит в компетенцию ни общего собрания, ни Совета директоров акционерного общества (ст. 103 ГК).

Однако арбитражно-судебная практика пошла по другому пути: принимая во внимание юридическую силу Указа от 1 июля 1992 г. № 721, который издан в период, когда Президент Российской Федерации был наделен полномочиями по изданию указов, имеющих силу закона, в подобных ситуациях договоры, заключенные акционерными обществами, признаются ничтожными сделками по основаниям, предусмотренным статьей 168 ГК. Подобная арбитражно-судебная практика продолжает иметь место по спорам, возникшим из договоров, заключенных акционерными обществами до 1 января 1996 г., т.е. до введения в действие Федерального закона «Об акционерных обществах». Основывается она на применении особенностей правового положения акционерных обществ, созданных в процессе приватизации государственных и муниципальных предприятий, которые были установлены законодательством о приватизации.

--142--

Как известно, в соответствии со статьей 96 (п. 3) ГК РФ особенности правового положения акционерных обществ, созданных путем приватизации государственных и муниципальных предприятий, определяются также (помимо Кодекса) законами и иными правовыми актами о приватизации этих предприятий. Указанная формулировка действительно позволила арбитражно-судебной практике прийти к выводу о том, что сделки, совершенные руководителями таких акционерных обществ за пределами их полномочий, предусмотренных Типовым уставом, противоречат закону. Хотя Указ Президента Российской Федерации от 1 июля 1992 г. № 721 (даже имеющий силу закона) в соответствии со статьей 3 ГК относится лишь к категории правовых актов, в совокупности с названным положением пункта 3 статьи 96 ГК его требования могут рассматриваться и как требования закона.

Таким образом, имеющийся сегодня подход со стороны арбитражно-судебной практики, заключающийся в признании ничтожными сделок, заключенных руководителями акционерных обществ с нарушением полномочий общего собрания акционеров и совета директоров, предусмотренных Типовым уставом, имеет право на существование. Можно было бы не менее аргументирование обосновать и другой подход, суть которого заключается в возможности применения в подобных случаях оснований недействительности сделок, предусмотренных не статьей 168 ГК, а статьей 174 Кодекса. Представляется, что с точки зрения признания роли договора и обеспечения стабильности договорных отношений последний вариант был бы предпочтительнее. Однако выбор сделан.

В связи с этим возникает еще один вопрос: как долго, до какого момента к акционерным обществам, созданным в ходе приватизации, должны применяться предусмотренные законодательством о приватизации особенности, делающие договорные отношения с указанными акционерными обществами такими хрупкими и ненадежными. В Гражданском кодексе этот момент не был определен. Поэтому по договорам, заключенным до 1 января 1996 г., арбитражные суды применяют названные особенности во всех случаях, когда хотя бы одна акция соответствующего акционерного общества -участника договорных отношений, – принадлежит государству или муниципальному образованию.

Федеральный закон от 26 декабря 1995 г. № 208-ФЗ «Об акционерных обществах»[7] урегулировал этот вопрос, что, конечно же,

--143--

является его заслугой. Как известно, в соответствии с пунктом 5 статьи 1 этого Закона особенности правового положения акционерных обществ, созданных при приватизации государственных и муниципальных предприятий, действуют с момента принятия решения о приватизации до момента отчуждения государством или муниципальным образованием 75 процентов принадлежащих им акций в таком акционерном обществе, но не позднее окончания срока приватизации, определенного планом приватизации.

Четкости и определенности арбитражно-судебной практики будут способствовать также некоторые разъяснения, содержащиеся в совместном постановлении Пленумов Верховного Суда и Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации от 2 апреля 1997 г. № 4/8 «О некоторых вопросах применения Федерального закона «Об акционерных обществах» (пп. 2-3)[8]. В частности, судам предложено иметь в виду, что предусмотренное Законом ограничение периода действия особенностей правового положения акционерных обществ, созданных при приватизации государственных и муниципальных предприятий, действует с момента принятия решения о приватизации до момента отчуждения государством или муниципальным образованием 75 процентов принадлежащих им акций, но не позднее окончания срока приватизации, определенного планом приватизации данного предприятия. Моментом окончания срока приватизации признается последняя из дат, фиксирующих срок окончания продажи акций (проведения завершающего конкурса или аукциона). Если в соответствии с законодательством о приватизации в государственной собственности закрепляется на определенный срок пакет акций создаваемого акционерного общества (51, 38 или 25,5 процента), сроком завершения приватизации будет считаться окончание периода, на который закреплен в собственности государства соответствующий пакет акций.

По окончании срока приватизации либо с момента, когда количество акций, принадлежащих государству или муниципальному образованию, составит не более 25 процентов их общего числа, деятельность акционерного общества, полностью переходит в сферу регулирования Закона.

Вместе с тем, решив один вопрос, Закон об акционерных обществах породил ряд новых проблем в деле обеспечения стабильности договорных отношений, которые уже не связаны с особенностями правового положения какой-то одной категории акционерных об-

--144--

ществ, а носят генеральный характер. Имеются в виду содержащиеся в нем положения о так называемых «крупных сделках» и порядке их заключения. Спору нет, выделение из числа всех договоров крупных сделок, возможные сбои в исполнении которых могут привести к банкротству акционерного общества, и определение специального порядка принятия решений о совершении таких сделок (общим собранием акционеров либо советом директоров) абсолютно необходимо. Однако с точки зрения юридической техники сделано это в тексте Закона небрежно.

К крупным сделкам, связанным с приобретением или отчуждением акционерным обществом имущества, отнесены в том числе сделка или несколько взаимосвязанных сделок, связанных с приобретением или отчуждением либо с возможностью отчуждения обществом прямо или косвенно имущества, стоимость которого составляет более 25 процентов балансовой стоимости активов общества на дату принятия решения о заключении таких сделок (за исключением сделок, совершаемых в процессе осуществления обычной хозяйственной деятельности).

При этих условиях можно обосновать отнесение к разряду крупных сделок практически любой сделки, совершенной акционерным обществом. Допустим, что акционерное общество в лице его руководителя выступило поручителем за третье лицо (должника) по кредитному договору, заключенному на незначительную сумму, не сравнимую с четвертью балансовой стоимости активов акционерного общества – поручителя. Однако длительная просрочка в возврате заемщиком кредита может привести к многократному возрастанию общей суммы его задолженности перед кредитором, который к тому же располагает правом предъявить требования о взыскании предусмотренной договором неустойки и возмещении причиненных убытков, включая упущенную выгоду. Как известно, в соответствии со статьей 363 ГК поручитель отвечает перед кредитором в том же объеме, как и должник, включая уплату процентов, возмещение судебных издержек по взысканию долга и других убытков кредитора, вызванных неисполнением или ненадлежащим исполнением обязательства должником, если иное не предусмотрено договором поручительства. Если в договоре поручительства отсутствуют какие-либо ограничения ответственности поручителя, то в итоге кредитор предъявит к поручителю – акционерному обществу исковые требования о взыскании суммы, превышающей 25 процентов балансовой стоимости его активов. Защищаясь от такого иска, поручитель обя-

--145--

зательно вспомнит статью 78 Федерального закона «Об акционерных обществах» и будет просить суд признать договор поручительства недействительной сделкой, поскольку эта сделка связана с возможностью отчуждения имущества общества (косвенно, путем обращения на него взыскания), по стоимости имущества, превышающего предел, за которым для совершения соответствующей сделки необходимо решение совета директоров. Что и требовалось доказать!

Таким образом, анализируемые положения Федерального закона «Об акционерных обществах» создают реальную угрозу для стабильности договорных отношений и, стало быть, для нормального имущественного оборота. Данные законоположения, безусловно, нуждаются в уточнении. А пока остается надеяться, что судебная практика пойдет по пути их ограничительного толкования.

Не может не вызывать тревогу складывающаяся практика применения статьи 174 ГК. Нормы данной статьи представляют собой новеллы гражданского законодательства, направленные на обеспечение стабильности договорных отношений. Положения указанной статьи строятся на презумпции добросовестности контрагента, вступающего в договорные отношения с юридическим лицом через его соответствующий орган и ориентирующегося при этом на компетенцию этого органа (должностного лица), определенную в законе или в доверенности. То обстоятельство, что соответствующий орган (должностное лицо), заключая договор, выходит за пределы своих полномочий, ограниченных в уставе юридического лица или в ином учредительном документе, само по себе не может опорочить совершенную сделку. Для этого требуется представить доказательства, подтверждающие, что контрагент по договору заведомо знал или должен был знать об этих ограничениях. При этом бремя доказывания возлагается на обращающееся с иском юридическое лицо, в интересах которого установлены указанные ограничения.

Принимая во внимание сказанное, приведу пример разрешения подобного спора.

Акционерное общество закрытого типа «Якутское предприятие вычислительной техники и информатики» обратилось в Высший арбитражный суд Республики Саха (Якутия) с иском о признании недействительным договора залога имущества, заключенного с коммерческим банком «Инфробанк». Решением от 16 мая 1995 г. иск удовлетворен. Постановлением от 27 июля 1995 г. решение оставлено без изменения. В протесте заместителя Председателя Высше-

--146--

го Арбитражного Суда РФ предлагалось состоявшиеся решения отменить и в иске отказать. Рассмотрев протест, Президиум не нашел оснований для его удовлетворения и мотивировал свое постановление следующим образом.

Как видно из материалов дела, между коммерческим банком «Инфробанк» и АОЗТ «Якутское предприятие вычислительной техники и информатики» 26 августа 1994 г. был заключен договор залога имущества общества в обеспечение возврата кредита, выданного банком индивидуальному частному предприятию «СЭ-ХЭН». Предмет залога – здание, состоящее из основного строения, гаража и склада, и земельный участок площадью 3992 кв. м. Заложенное имущество оценено почти в миллиард рублей (954.620.800 рублей). Договор залога со стороны залогодателя подписан председателем правления акционерного общества, действующим, как указано в договоре, на основании устава. Из этой записи следует, что другая сторона в сделке должна была ознакомиться с текстом устава общества, чтобы выяснить, имеются ли у председателя правления полномочия на заключение договора залога недвижимого имущества. Между тем, как усматривается из устава акционерного общества, председатель правления не наделен полномочиями совершать такие сделки. При этих условиях на основании статьи 174 ГК данный договор является недействительной сделкой[9].

Нельзя не заметить, что при таком подходе анализ действительного волеизъявления сторон и их действий по заключению договора подменяется формальной констатацией обязанности сторон, вступающих в договорные отношения, тщательно изучить учредительные документы друг друга. Таким образом, смысл норм, содержащихся в статье 174 ГК, меняется на прямо противоположный: уже добросовестная сторона должна доказывать, что она не имела возможности ознакомиться с учредительными документами контрагента (а как это можно доказать?!). Вместо обеспечения стабильности договорных отношений путем всемерного усложнения процесса оспаривания совершенной сделки мы получаем дополнительное средство защиты недобросовестных участников имущественного оборота, которые, не исполнив обязательства, могут добиться практически автоматического признания договора, исполненного контрагентом, недействительной сделкой.

Если же оценивать ситуацию, подобную той, которая составила фабулу приведенного дела, не с формальных позиций, а с точки

--147--

зрения реального волеизъявления сторон, то следует сделать вывод: председатель правления, указывая в тексте договора, что он действует на основании устава акционерного общества, сообщил контрагенту ложные сведения, ибо он-то наверняка должен был знать о содержащемся в уставе ограничении собственных полномочий. Иными словами, руководитель акционерного общества не только не поставил контрагента в известность о действительном объеме своих полномочий, но и сознательно исключил такую возможность, сославшись в договоре на то, что его действия по заключению договора основаны на уставе акционерного общества.

В данном случае уместна цитата из книги В.М. Хвостова «Система римского права», изданной в 1908 г.: «Ради прочности оборота поэтому необходимо иногда связывать лицо, изъявляющее волю, не его внутренней волею, а волею, как она представилась адресату.... При оборотных сделках[10] лицо, изъявившее волю, несогласную с его действительной волей, иногда связано изъявленной волей в том виде, как ее содержание мог понять адресат, относясь к ней, со своей стороны, с должным вниманием. Это имеет место, в особенности, в том случае, когда неверное содержание воли, принятое адресатом за правильное, может быть вменено в вину автору изъявления воли». Более того, В.М. Хвостов считал, что «лицо, сознательно умолчавшее в целях обмана о том, что оно не имеет в виду действительно заключить сделку, о которой идет речь, должно исполнить сделку, если адресат не мог догадаться о несерьезности сделанного ему изъявления воли»[11].

В арбитражно-судебной практике возникли и более общие вопросы, связанные с оценкой действий руководителей и других органов и должностных лиц, выступающих от имени юридического лица. Начнем с того, что далеко не во всех случаях указанные действия рассматриваются в качестве действий представителя юридического лица. Так, при рассмотрении одного из дел Президиум Высшего Арбитражного Суда РФ констатировал, что заместитель руководителя юридического лица, не располагавший полномочиями, основанными на уставе либо доверенности, тем не менее действовал, подписывая договор займа, как орган юридического лица, наделенный соответствующими полномочиями[12].

--148--

Представляется, однако, что, оценивая действия руководителя (или иного должностного лица) юридического лица по заключению сделок, мы не можем выходить за рамки правоотношений, регулируемых нормами о представительстве и доверенности. Руководитель юридического лица является его законным представителем и поэтому вправе совершать сделки от имени юридического лица без доверенности. Что же касается иных должностных лиц, то совершать сделки от имени юридического лица они вправе не в качестве органа юридического лица, а лишь как его представители, располагающие соответствующими полномочиями, основанными на доверенности или учредительных документах этого юридического лица. Если же такие лица совершают сделки, не имея указанных полномочий либо превышая их, то в соответствии со статьей 183 ГК соответствующая сделка может создавать, изменять и прекращать гражданские права и обязанности для представляемого (юридического лица) лишь при условии последующего одобрения им этой сделки.

Практически во всех случаях, когда подобные совершенные сделки признавались арбитражными судами недействительными, в т. ч. и в связи с тем, что руководители или другие представители юридических лиц (истцов) действовали с превышением полномочий, речь шла о сделках, обязательства по которым были исполнены одной из сторон (ответчиком), не представившей, однако, доказательств прямого письменного одобрения контрагентом совершенной сделки. Возникает вопрос, насколько правомерно применять положения о недействительности сделок к фактически исполненным договорам, когда обращающаяся в арбитражный суд в качестве истца сторона является должником? Следует ли в подобных ситуациях требовать от добросовестного контрагента представления еще каких-либо доказательств, подтверждающих прямое одобрение должником совершенной сделки?

Думается, что таким доказательством прямого одобрения сделки, вполне достаточным для целей статьи 183 ГК, может служить принятие контрагентом исполнения обязательства, предложенного добросовестной стороной. Кстати сказать, Г.Ф. Шершеневич допускал такую возможность. Он считал, что «последующее согласие может быть явно выражено или может также быть выведено из действий, т.е. то лицо, в интересе которого (выделено мною – В.В.) была совершена сделка, может или прямо одобрить действия лица, взявшего на себя роль представителя, и принять их на свой счет, или присвоить себе результаты, вытекающие из действий этого лица ....

--149--

Было бы в высшей степени несправедливо подвергать третьих лиц опасности опровержения сделки со стороны представляемого под тем предлогом, что она выходит за пределы полномочия, когда сделка оказалась для него невыгодной»[13].

Примечательно, что проблема ущемления интересов добросовестной стороны в результате возможного признания недействительным исполненного ею договора находилась в центре внимания российских дореволюционных юристов при подготовке проекта Российского Гражданского уложения. Во всяком случае, проект Книги V Гражданского уложения «Обязательственное право», внесенный 14 октября 1913 г. в Государственную Думу, включал в себя следующее положение: «Возражение о недействительности договора может быть предъявляемо до тех пор, пока существует право требовать исполнения основанных на договоре обязательств» (часть третья ст. 32)[14].

И, наконец, последнее замечание относительно практики арбитражных судов, связанной с применением положений ГК РФ об основаниях и последствиях недействительности сделок. Допуская, с одной стороны, чрезмерно широкое применение указанных положений в отношении договоров, исполненных одним из контрагентов, с другой стороны, арбитражно-судебная практика не всегда использует реальные возможности применения норм о недействительных сделках в ситуациях, когда незаконность совершенных сделок представляется очевидной.

Прежде всего, речь идет о трактовке понятия «сделка, не соответствующая требованиям закона или иных правовых актов». В качестве таковой, как правило, признается лишь сделка, которая не соответствует прямым предписаниям законодательства. Если же такие прямые предписания отсутствуют, а противоправность сделки тем не менее не вызывает сомнений, в лучшем случае предпринимаются попытки косвенным образом «подвести» эту сделку под конкретную правовую норму, что далеко не во всех случаях является бесспорным. Иллюстрацией к сказанному может служить следующий пример.

--150--

Екатеринбургский комитет по управлению городским имуществом обратился в арбитражный суд с иском о признании недействительным договора поручительства от 29 августа 1994 г., заключенного акционерным коммерческим банком содействия коммерции и бизнесу «СКВ-банк» и государственным предприятием «Екатеринбургский хлебокомбинат», по мотиву противоречия этой сделки целям, указанным в уставе предприятия. В удовлетворении иска было отказано, а постановлением апелляционной инстанции это решение было отменено и иск был удовлетворен. Президиум Высшего Арбитражного Суда РФ, рассмотрев это дело, не нашел оснований для удовлетворения протеста об отмене постановления апелляционной инстанции, мотивировав свое постановление следующим образом.

Акционерный коммерческий банк «СКВ-банк» 29 августа 1994 г. заключил с государственным предприятием «Екатеринбургский хлебокомбинат» договор поручительства, по которому хлебокомбинат обязался перед банком отвечать за исполнение акционерным обществом «Екатеринбург-АРТ» обязательств по возврату до 29 августа 1995 г. ссуды в размере 1 млрд. 100 млн. рублей и 155 процентов годовых за ее использование. Эти обязательства были предусмотрены кредитным договором от 30 августа 1994 г. № 138, заключенным акционерным обществом с банком.

Екатеринбургский комитет по управлению городским имуществом, являясь представителем собственника и реализуя предоставленные пунктом 1 статьи 295 ГК права по осуществлению контроля за использованием по назначению и сохранностью принадлежащего предприятию имущества, вправе был предъявить иск о признании договора недействительным. Как видно из устава государственного предприятия «Екатеринбургский хлебокомбинат», его уставный фонд по состоянию на 1 января 1991 г. составлял 13 млн. 34 тыс. рублей. Следовательно, погашение за третье лицо 1 млрд. 100 млн. рублей кредита и 155 процентов годовых за пользование им приведет к необходимости реализации недвижимого имущества государственного предприятия, что лишит его имущественной базы. При этом нарушается и право государственной собственности, так как сделка направлена на безвозмездное отчуждение государственного имущества в виде недвижимости предприятия в пользу коммерческого банка.

В соответствии с пунктом 2 статьи 295 ГК предприятие не вправе распоряжаться принадлежащим ему на праве хозяйственного ведения недвижимым имуществом без согласия собственника. На заключение договора поручительства представитель собственника со-

--151--

гласия не давал. Таким образом, исполнением договора поручительства причиняется вред не только имущественным интересам предприятия, но и имущественным интересам собственника. Поэтому представитель собственника, не дававший согласия на отчуждение недвижимого имущества, вправе предъявить иск о признании этого договора недействительным. Кроме того, исполнение данного договора поручительства приведет к безвозмездному отчуждению государственного имущества на цели, не связанные с уставными целями и с предметом деятельности Екатеринбургского хлебокомби-ната. Кредит взят акционерным обществом «Екатеринбург-APT» для оплаты тиража фильмокопий фирмы «Уолт Дисней» и рекламной кампании ее фильмов. Между тем уставом государственного предприятия «Екатеринбургский хлебокомбинат» не предусмотрена деятельность, связанная с распространением кинопродукции. Целью его деятельности является получение дохода за счет производства пищевой продукции. Таким образом, договор поручительства от 29 августа 1994 года является неуставной сделкой.

В соответствии со статьей 50 ГК РСФСР, действовавшего на момент заключения договора поручительства, сделка, совершенная юридическим лицом в противоречии с целями, указанными в его уставе, недействительна. При таких обстоятельствах апелляционная инстанция правомерно признала договор поручительства от 29 августа 1994 г. недействительным. Вместе с тем сказанное не означает, что государственные предприятия не вправе заключать договоры поручительства, соответствующие требованиям закона и их уставной деятельности.

В итоге Президиум Высшего Арбитражного Суда РФ решил – постановление апелляционной инстанции по данному делу оставить без изменения, а протест. – без удовлетворения[15].

В данном случае речь идет по существу о сделке, формально соответствующей правовым нормам (кто же будет утверждать, что государственному предприятию закон запрещает выступать в роли поручителя?), но совершенной в обход закона. По поводу таких сделок В.М. Хвостов писал: «Желая достичь цели, противной закону, стороны заключают сделку, не подходящую по букве под текст. закона, но ведущую к достижению того практического результата, с которым борется закон .... Такие сделки ничтожны, ибо нормы права должны применяться не по букве своей, а согласно с их целью»[16].

--152--

Что же мешает в настоящее время квалифицировать сделку, совершенную в обход закона, как сделку, не соответствующую требованиям закона? Видимо, решающим является то обстоятельство, что действующий Гражданский кодекс не знает соответствующего понятия. В то же время юристы помнят, что статья 30 ГК 1922 г. наряду со сделками, противными закону, особо выделяла такой вид недействительных сделок, как сделки, совершенные «в обход закона», то есть сделки, облеченные внешней видимостью законности при фактически противозаконном их содержании; а также «сделки, направленные к явному ущербу для государства».

Понятие «сделка, совершенная в обход закона» отсутствовало уже в тексте ГК РСФСР 1964 г. Обращая внимание на это обстоятельство, О.С. Иоффе счел необходимым заметить, что отсюда не следует, что классификация противозаконных сделок, имевшаяся в ГК 1922 г., утратила теоретическое значение и лишена какого бы то ни было практического смысла. «Напротив, проводимое в теории различие между сделками этих видов позволит и на практике не забывать о том. что противозаконны не только сделки, с очевидностью нарушающие закон, но и такие, незаконность которых тщательно замаскирована или заключается в явной ущербности для интересов государства и общества»[17].

Следует прислушаться к этим словам!

--153--

Добавлено: 2011-10-15

Комментарии

Внимание! Комментарии могут добавлять только зарегистрированные пользователи! Вам необходимо авторизироваться через панель авторизации, которая находится справа. Если Вы еще не зарегистрированы, то, пожалуйста, пройдите регистрацию.